Чуть погодя Мурка проснулся. Он лизнул мальчика в лицо своим длинным языком, тихонько отполз в сторону, поднялся, покрутился и пошёл посмотреть, у себя ли капитан. А мальчик знай себе спал.

Дело шло к вечеру. Ветер совсем затих. Море сверкало, словно огромное зеркало. Провожающие начали прощаться. Кто целовался, кто плакал, кто смеялся. И вскоре с корабля сошёл последний провожающий.

Капитан поднялся на мостик, рулевой стал у штурвала. Убрали трап, отдали концы. Триль-траль — прозвенел телеграф, передавая в машинное отделение команду капитана:

— Тихий вперёд!

Корабль задрожал и начал медленно отваливать от причала.

Ребята кричали с пристани:

— Мурка! Мурка!

Но Мурку уже не трогали эти крики. Расставив ноги, он стоял на палубном люке и не отрываясь смотрел на командный мостик, где находился его капитан.

Всё набавляя ход, «СРТ» скользил по Таллинскому заливу.

Долгое плавание началось.

Мурка и море

Вы видели, как мальчишки подражают походке моряков?

Это делается так. Надо шагать по гладкой и устойчивой земле, не сгибая широко расставленных ног. Впрочем, дело не в ногах, а в том, как раскачивается верхняя часть тела, как плечи наклоняются то влево, то вправо. Важно, чтобы шапка была сбита набок, а глаза сощурены, чтобы подбородок был выставлен вперёд и чтобы выражение лица было моряцким. При этом, конечно, следует воображать, что земля под ногами качается и что ухватиться не за что. В этом есть своя лихость, свой шик. Нет в этом, к несчастью, лишь одной «мелочи» — моряцкой походки. Моряк, особенно нынешний моряк с пароходов и теплоходов, конечно, ходит во время большого волнения расставив ноги, но когда качка становится слишком уж свирепой и всё, что не принайтовлено, съезжает с места, то он предпочитает за что-нибудь держаться.

На палубах сельдяного траулера натягивают во время шторма стальные тросы. Держась за них, можно пробраться с кормы на нос. Моряк дожидается краткого спада между двумя волнами и тогда пускается бегом, не особенно думая о том, правильно ли у него раскачиваются плечи и такое ли у него выражение лица, какое требуется в подобных обстоятельствах. Важнее пробраться через палубу относительно сухим и невредимым, чем показать, что у тебя искусная морская походка. Из-за последней можно, чего доброго, и «к рыбам на обед отправиться», как гласит поговорка.

Говорю всё это к тому, что на суше мы порой ложно представляем себе море и жизнь в море: представляем их либо слишком красивыми, либо слишком страшными.

Не ждите от меня рассказа о том, как сухопутные собаки, прежде чем стать судовыми, представляют себе море. О том, как собака впервые просыпается в море. Как она видит, что вокруг лишь вода, вода, вода… Как она вдруг испытывает страх. Как потом она начинает любить море, а вернувшись на берег, ходит по земле на манер заправского судового пса. Всё это не соответствует истине, потому что собаки не боятся моря. Во время шторма их не выпускают на палубу, а сами они туда не рвутся. Собака относится с величайшим равнодушием и к морю, и к океану, и к тому, кто живёт в его глубинах или на поверхности, если не считать чаек. Собака привязывается к кораблю и к его команде, но не к морю…

Мурка проснулся в шесть утра. Его разбудил сигнал подъёма, донёсшийся из коридора. Мурка рассердился. Вчера он очень устал, и ему хотелось поспать ещё. И потому он принялся лаять.

Капитан, лишь недавно вернувшийся с ночной вахты, недовольно крикнул:

— Замолчи, пират!

Тут Мурка вспомнил, что капитан стащил его ночью с постели, куда улёгся сам, и положил на рогожку у двери. И они потом долго препирались: капитан — шутливо, Мурка — довольно злобно.

Я спал в той же каюте на диване, и потому пёс, рыча, бросился ко мне и вцепился зубами в одеяло. Я попытался успокоить Мурку, но безуспешно. Его раздражал незнакомый пронзительный звук в коридоре, похожий на дверной звонок, раздражала непривычная обстановка и то, что пол в этой комнате всё время слабо дрожал. Да и вся комната покачивалась.

Видно, пса беспокоили и запахи корабля. Например, запахи машинного отделения, проникавшие в каюту. Впрочем, некоторые запахи, а именно те, что доносились из камбуза, где кок и юнга готовили завтрак, были очень приятны.

Кроме того, с палубы доносились шаги и голоса поднявшихся моряков. Пёс ужом вился между диваном и дверью. Он выл, грозно лаял, хотел любой ценой выбраться из каюты.

Пришлось мне одеться и пойти с Муркой на палубу. Что тут началось! Он носился от человека к человеку, хватался зубами за канаты, кружился волчком. Но скоро ему стало скучно на палубе. Он был голоден. Его привлекали запахи камбуза. Надо было во что бы то ни стало подружиться с коком.

Занятно было наблюдать, как Мурка подбирался к камбузу. Виляющий хвост свился колечком. Морда стала хитрой и ласковой, взгляд — заискивающим. И ни один волосок не был ощетинен.

— А, явился, старый жулик! — встретил его кок.

На том корабле, где он служил прежде, жила очень вороватая собака.

Но Мурка ничего не собирался красть. Он смотрел коку в глаза и тявкал. А когда перед ним поставили миску с едой, завилял хвостом и стал есть.

Начиная с этого дня между Муркой и коком установились странные отношения. Вроде бы и дружные, а вроде бы и нет. Когда кок появлялся днём на палубе, Мурка смотрел на него безучастно, как на пустую бочку. И крайне неохотно разрешал себя погладить. Но трижды в день он прикидывался преданнейшим другом кока: в полседьмого — во время завтрака, в двенадцать — в обед, и в восемь — во время ужина. Есть-то ведь надо, а накормить мог только кок. Отсюда и возникла эта дружба по расписанию.

Кок не входил в число истинных друзей Мурки. К ним принадлежали на первых порах капитан, второй механик, два матроса и я. Потом к нам присоединились радист и мастер лова. С этими людьми Мурка затевал шуточные драки, ходил за ними по пятам и слушался каждого их слова, даже в том случае, если на него сердились. Кость, полученная от капитана, была ему дороже, чем обед из двух блюд, которым кормил его кок. Вот и разберись тут в душе собаки, в её понятиях о верности и благодарности.

Итак, Мурка впервые позавтракал в море. Увидев, что миска уже пуста, он залаял. Не дружелюбно и не заискивающе, а требовательно. Ему дали ещё. Но пёс и не притронулся к еде. И снова залаял — на этот раз жалобно.

Потом мы научились понимать значение этого лая. Псу хочется пить, хочется пресной воды. А самому её на корабле не добыть. Если в море забудешь накормить собаку, это не беда: она что-нибудь украдёт. Но о пресной воде забывать нельзя — это закон.

И Мурке дали воды. Пил он жадно. А напившись, словно забыл о коке и тут же побрёл на палубу.

Было чудесное солнечное утро. Море сверкало. Килевая струя блистала, будто золотой ручей. Волн почти не было. А вокруг, до самого горизонта, простирался под ясным синим небом синий простор. Со всех четырёх сторон нигде не было видно ни островка, ни полоски берега.

Мурка положил передние лапы на поручни и посмотрел на море. Глаза у него стали сонными, веки смыкались. Он протяжно зевнул. Ему стало скучно. В жизни он не видел ничего более неинтересного, чем эта безбрежная равнина. Ни деревца, ни дома, ни сада. Лишь вдали пролетела одинокая чайка. И бесконечно катились волны — маленькие серые холмы. Даже запах моря казался скучным его чуткому носу.

Говорят, что собаки не различают цвета. Думаю, что так. Лишь этим можно объяснить, что такие умные животные остаются равнодушными к красоте моря.